Книга Что скрывает снег - Юлия Михалева

Восточная граница Российской империи,

1907 год

Короткий зимний день близился к завершению. Однако солнечный свет, приглушенный завесой трехдневной метели, еще не погас. Стрелки башенных часов, украшавших свежее, светлое здание Общественного собрания, готовились указать 3 пополудни.

По традиции часы отставали - уже на 40 минут. Впрочем, жителей их показания не слишком заботили. Они привыкли полагаться на более надежный и неизменно исправный механизм - солнечный свет.

И сейчас он говорил о том, что темное время уже на пороге.

Тут и там почти одновременно щелкнули замки и задвижки. Одинаково спешно и привычно закрывались на ночь двери хлипких, вросших в обледеневшую землю мазанок и времянок, изб и рабочих бараков, деревянных одноэтажных домишек и резных теремов, прочных каменных доходных зданий и все еще редких на городских улицах особняков из красного кирпича.

Скрипнули надежные засовы и в белоснежном дворце - резиденции генерал-губернатора Софийского, изящном, современном здании. Оно словно переместилось сюда с улиц сияющего Петербурга, и оттого выглядело неуместным и потерянным. Как балерина, неожиданно упавшая в своей белоснежной пачке со сцены Мариинского театра - прямо в грязь.

Предстояла долгая и беспросветная зимняя ночь. Электрические фонари, детище инженера Романова - очередное новшество, на которые выдались так богаты последние несколько лет - как обычно, легко сдались перед натиском непогоды. Привычные же масляные не имели шансов устоять под порывами ветра - даже в том случае, если бы долг смог выгнать фонарщиков на улицу в такое ненастье. Да и не под силу им было рассеять ночную тьму.

Всего за несколько минут улицы, и без того немноголюдные, полностью опустели. Свет окончательно погас, как будто кто-то сверху вдруг прервал щипцами дыхание керосиновой лампы.

Снег снова усилился. Он стремительно заносил окровавленное тело, лежащее за околицей, у последнего на тракте верстового столба.

***

Город, окутанный ночью, прочно закрылся - на два, на три, кое-где даже на четыре запора - но не спешил отходить ко сну.

В гостиной генерал-губернатора отогревалась, приходя в себя, довольно разномастная компания.

Инженер Романов, благодаря чьим стараниям белокаменный дворец даже в пургу освещало пламя электрических ламп, растирал маленькие, почти женские руки, куском мягкой ткани. Не скрывая эмоций, он жаловался на свое новое техническое дитя - водопровод, не выдержавший испытаний первой зимы.

- Не действует! Вновь не действует! Полагаю, те же трубы, что и давеча, полопались.

- Прискорбно, Анатолий Васильевич. Теперь уж до весны... Ведь как до них достать, в такой мороз? И у нас вот стройка встала, - развел руками собеседник - чиновник, занятый на строительстве железной дороги. - С тех пор, как Вагнера изволили вызвать в Петербург, мы тут и версты не прошли.

- Да, да, ваша правда... Но позвольте. Мы ведь можем отогреть только этот, один лишь этот участок земли!

Адъютант генерал-губернатора Малинин и три брата-купца первой гильдии Перовы горячо обсуждали недавний инцидент в тюремном замке.

- К сожалению, вас не обманули, господа. Они снова сбежали: как раз во время визита его превосходительства. На сей раз их семеро, и, увы, они, вероятнее всего, теперь уж хорошо вооружены.

- Не может быть! И без того среди нас были одни каторжники.

- Нет, хуже, брат: это мы живем среди них! Нынче же велю Луке поставить еще засовов.

- Но как же такое могло случиться?

- Они все спланировали заранее. Та непристойная женщина, про которую все говорят, своим возмутительным поступком просто отвлекла внимание его превосходительства и господина смотрителя.

- Да как же так, батюшка... То, о чем говорят, в самом деле... Имело место? Неужто не пустая молва?

Адъютант, довольный нахождением в центре внимания, на миг замешкался, видимо, опасаясь поведать лишнего, но все же продолжил.

- Увы, но это так. Все - истинная правда. Арестантка действительно сделала те отвратительные вещи, не достойные звания человека.

Так как братья явно ожидали продолжения, Малинин добавил:

- Ее выпороли и посадили в карцер.

Старший купец, сокрушаясь, покачал головой:

- Ээ, батюшка, мало. Повесить! Всех повесить! Поймать и повесить!

Среднему очень хотелось уйти. Ему совсем не нравилось, что семья осталась одна в доме на окраине, когда поблизости рыскали то дикие звери, то мало от них отличимые кровожадные убийцы.

Младший Перов предвкушал, как расскажет все в подробностях собратьям по гильдии.

В стороне от обеих групп расположился отец Георгий, настоятель нового каменного храма. Отодвинув кокетливую занавеску-тюль, он невидящим взглядом смотрел в темноту за окном. Сложно сказать, прислушивался ли он к разговорам, или же задумался о чем-то своем.

Послышался громкий стук дверной щеколды, и вскоре за ним - лязгающие жалобы открываемой дубовой двери. Звуки сопровождались высоким, хрипловатым голосом Софийского - тот обратился к сбежавшейся челяди да солдатне:

- Как там хозяйка?

- Так же, ваше превосходство: мается животной...

- И что, доктор был?

- Никак нет. Не нашли.

- Плохо искали! Ну я вас, дармоедов... Петро, прямо сейчас, немедленно иди за доктором. Без него чтобы не возвращался. Стой! Василий уже здесь?

- Никак не...

- Пошел!!

Через несколько секунд генерал-лейтенант Софийский - невысокий, но плотный, крепкий, с глубоким шрамом на щеке, серебристо-рыжими волосами и густыми длинными усами, прихрамывая на некогда раненую ногу, степенно прошел в арку гостиной. На его лице не усматривалось ни тени минувшего гнева. Радушно улыбаясь, он поздоровался с гостями и занял свое «царское» кресло у кофейного стола.

- Ну что, судари, не изволите ли в вист?

***

Гида, челядинец генерал-губернатора - юный нанаец с длинной, до пят, косой - вздохнул с облегчением и вышел из-за массивной колонны. Минуты, в которые Софийский выпытывал о супруге и сыне, тянулись вечно. Гиде начало думаться, что это конец: настолько он замерз в тех портках и рубахе, что Софийский заставлял носить, когда не собирался показывать наная гостям. Иначе следовало облачаться в свою одежду - пестреющий орнаментами халат. Теплого меха, как у белых, Гиде и вовсе не полагалось. Его не пускали за ворота - если ловили, то били. При всех. Больно и стыдно.

Гида был хорошим охотником. Он любил хвастаться, что за триста шагов слышит дыхание птиц. А уж характерный пронзительный голос генерал-губернатора и подавно.